Иногда кажется, что мы стоим на пороге больших перемен, и то, что еще недавно было для нас само собой разумеющимся, через некоторое время потребует новых подтверждений существования.
Как, например, изменится отношение к войне, когда не останется ее живых свидетелей? Что будет напоминать об уроках, которые в XX веке получило человечество? Чем обернется ставший сквозящим порой то тут, то там пафос в изложении событий военных лет? Об этом рассуждает учитель истории школы № 16 Елена ЖУРАВЛЕВА.
— Елена Николаевна, может ли случиться так, что через некоторое время к событиям времен Великой Отечественной будут относиться как, скажем, к войне 1812 года — да, было, наши победили, и на том все понимание и закончится?
— Возможно, что не все будут готовы принять мой ответ. Я хочу сказать, что эта война была не последней и мои ученики об этом знают. Иногда я задаю себе вопрос: зачем я так жестко, напрямую с ними разговариваю об этом. Но так в принципе и должно быть. Я говорю им на уроках: "Ребята, а кто вам обещал, что войн больше не будет?" И только после этого они впервые задумываются о том, что же еще может быть впереди. Конечно, у нас останутся библиотеки, музеи, где мы сможем узнать о сражениях и подвигах прошлого, но надо помнить, что история существует не только для того, чтобы мы ее постоянно перечитывали, но и для того, чтобы мы могли лучше представлять сегодняшний день. Если я знаю историю, я снимаю розовые очки.
— Наверное, следующим у ваших учеников возникает такой вопрос: а воевать-то с кем будем?
— По меньшей мере, со своей ленью. Позже, на работе, им придется воевать с подлостью, не прогибаться перед давлением. На эту мысль меня впервые, кстати, навела дочь генерала Карбышева. Она однажды удивилась: вы в музее, мол, воспеваете его, а он на самом деле был простым человеком, порядочным и честным, которому всегда жилось трудно. И в концлагере ему было тяжелее всех. Его не случайно бросали из одного лагеря в другой, потому что везде, где Карбышев появлялся, люди были готовы воспрять духом, побороть лень, уныние, отчаяние. Даже на бытовом уровне, например, когда все остальные пленные в лагере, уже махнувшие на себя рукой, под его влиянием начинали вдруг бриться какими-то подручными осколками камней. Я говорю ребятам, что им нужно готовиться к трудностям в жизни. Вовсе необязательно, что это будет война в прямом смысле слова, со стрельбой и убийствами, возможно, это будут другие испытания — кому-то придется пожертвовать чем-то, кому-то — работать по 12 часов в сутки.
— Кажется, что россияне сегодня готовы по-настоящему объединиться вокруг двух дат, и обе даты связаны с войной — это дни ее начала и окончания. Неужели мы готовы почувствовать общность лишь перед лицом сильной угрозы и никогда иначе?
— Это закон жизни — мы объединяемся в горе, а когда все спокойно, расслабляемся. Хотя можно вспомнить и другие объединяющие поводы, например, Олимпиаду или полет Гагарина. Просто наша страна очень много воевала, и у нас действительно многострадальный народ.
— Что будет, когда по объективным причинам сменится поколение? Исчезнет ли весь нынешний драматизм, присущий этим двум датам — 9 мая и 22 июня?
— Естественно, живой истории уже не будет, и то, что мы сможем увидеть в фильмах или прочитать в книгах, никогда не сравнится с тем, что могли бы рассказать реальные люди. Услышать ту же самую фронтовую песню вживую и в записи — разные вещи, но надо принять это спокойно. И помнить.
Иногда достаточно двух-трех слов на встрече с родными героев и минуты молчания. Музыка также сильно действует. Или фрагмент фильма. Помолчали — и все, до свиданья, видишь, как они идут домой в этой мертвой тишине и что у них что-то в душе перевернулось. Иногда мне учителя говорят: "Зачем ты так страшно рассказываешь, они же заплачут". А у меня такая цель — если у ученика слезы, значит, он почувствовал. И это самое главное. А все эти рапорты, кричалки... У нас они есть, если только мы играем в "Зарницу".
— За те двадцать с лишним лет, что вы преподаете историю, как изменились учебники?
— Учебники изменялись то в одну, то в другую сторону, это было заметно всегда. Сейчас информации о войне в них становится меньше, заметно упрощение подачи материала и на первое место выходит даже не сама история как предмет, а обществознание. Учебники все разные, и пока что нам, учителям, разрешают самим выбирать, по какому из них вести уроки. Были и чисто коммунистические, скажем так, учебники, их критиковали. Были совсем никакие — настолько, что не можешь понять, о чем идет речь. Но мы знаем, что эти два предмета, история и обществознание, всегда будут политизированными, это всегда будет чувствоваться. Но я бы не согласилась с теми, кто говорит, что историю войны кто-то хочет переписать: по самим фактам в учебниках нет искажений. С другой стороны, стало сложнее в том отношении, что я могу рассказывать одно, а дети приносят мне противоположную трактовку, которую они нашли в книгах или Интернете. Иногда урок заканчивается спором, и порой они меня переубеждают.
Владимир КРЮЧЕВ, газета «Вперед»